Неточные совпадения
Не могу сказать, чтоб романы имели
на меня большое влияние; я
бросался с жадностью
на все двусмысленные или несколько растрепанные
сцены, как все мальчики, но они не занимали меня особенно.
Доктор присутствовал при этой
сцене немым свидетелем и только мог удивляться. Он никак не мог понять поведения Харитины. Разрешилась эта
сцена неожиданными слезами. Харитина села прямо
на пол и заплакала. Доктор инстинктивно
бросился ее поднимать, как человека, который оступился.
Галактион вернулся домой только вечером
на другой день. Серафима
бросилась к окну и видела, как от ворот отъезжал извозчик. Для нее теперь было все ясно. Он вошел сердитый, вперед приготовившись к неприятной
сцене.
Ему казалось, что стоило Устеньке подняться, как все мириады частиц Бубнова
бросятся на него и он растворится в них, как крупинка соли, брошенная в стакан воды. Эта
сцена закончилась глубоким обмороком. Очнувшись, доктор ничего не помнил. И это мучило его еще больше. Он тер себе лоб, умоляюще смотрел
на ухаживавшую за ним Устеньку и мучился, как приговоренный к смерти.
Гловацкая отгадала отцовский голос, вскрикнула,
бросилась к этой фигуре и, охватив своими античными руками худую шею отца, плакала
на его груди теми слезами, которым, по сказанию нашего народа, ангелы божии радуются
на небесах. И ни Помада, ни Лиза, безотчетно остановившиеся в молчании при этой
сцене, не заметили, как к ним колтыхал ускоренным, но не скорым шагом Бахарев. Он не мог ни слова произнесть от удушья и, не добежав пяти шагов до дочери, сделал над собой отчаянное усилие. Он как-то прохрипел...
Затем последовала немая и довольно длинная
сцена, в продолжение которой капитан еще раз, протягивая руку, проговорил: «Я очень рад!», а потом встал и начал расшаркиваться. Калинович проводил его до дверей и, возвратившись в спальню,
бросился в постель, схватил себя за голову и воскликнул: «Господи, неужели в жизни,
на каждом шагу, надобно лгать и делать подлости?»
Распорядясь таким образом, князь пригласил, наконец, Калиновича по-французски в столовую, где тоже произошла довольно умилительная
сцена поздравления. Первый
бросился к отцу
на шею маленький князь, восклицая...
Обезумевший Калинович
бросился к ней и, схватив ее за руки, начал ощупывать, как бы желая убедиться, не привидение ли это, а потом между ними прошла та немая
сцена неожиданных и радостных свиданий, где избыток чувств не находит даже слов. Настенька, сама не зная, что делает, снимала с себя бурнус, шляпку и раскладывала все это по разным углам, а Калинович только глядел
на нее.
— Он оскорбил общество!.. Верховенского! — заревели неистовые. Хотели даже
броситься за ним в погоню. Унять было невозможно, по крайней мере в ту минуту, и — вдруг окончательная катастрофа как бомба разразилась над собранием и треснула среди его: третий чтец, тот маньяк, который всё махал кулаком за кулисами, вдруг выбежал
на сцену.
Бубнов. Я говорю — старика-то кто-то уложил… (Шум
на сцене гаснет, как огонь костра, заливаемый водою. Раздаются отдельные возгласы вполголоса: «Неужто?», «Вот те раз!», «Ну-у?», «Уйдем-ка, брат!», «Ах, черт!». «Теперь — держись!», «Айда прочь, покуда полиции нет!» Толпа становится меньше. Уходят Бубнов, Татарин. Настя и Квашня
бросаются к трупу Костылева.)
Изгнанный из театра перед уходом
на донские гирла, где отец и братья его были рыбаками, Семилетов пришел к Анне Николаевне,
бросился в ноги и стал просить прощенья.
На эту
сцену случайно вошел Григорьев, произошло объяснение, закончившееся тем, что Григорьев простил его. Ваня поклялся, что никогда в жизни ни капли хмельного не выпьет. И сдержал свое слово: пока жив был Григорий Иванович, он служил у него в театре.
Та же
сцена народной преданности повторилась теперь: народ,
бросившись на колени, воскликнул: «Пусть будет, что угодно богу и тебе, государь; мы все дети твои!» И все было успокоено в Москве потому, что все остались довольны справедливостью и великодушием царя.
У него был один прием, всегда блистательно удававшийся ему
на московской
сцене: в каком-нибудь патетическом месте своей роли
бросался он
на авансцену и с неподдельным чувством, с огнем, вылетавшим прямо из души, скорым полушепотом произносил он несколько стихов или несколько строк прозы — и обыкновенно увлекал публику.
Но он остановился в изумлении как вкопанный, взглянув
на будущих хозяев своих; в глазах его произошла немая, поразительная
сцена. Старик был бледен как смерть, как будто готовый лишиться чувств. Он смотрел свинцовым, неподвижным, пронзающим взглядом
на женщину. Она тоже побледнела сначала; но потом вся кровь
бросилась ей в лицо, и глаза ее как-то странно сверкнули. Она повела Ордынова в другую каморку.
Мы с ним выходили последними из уборной после представления, и вдруг откуда-то из-за кулис выскочил
на сцену некто Альтшиллер… местный Ротшильд, еврей, этакий молодой, но уже толстый, очень развязный, румяный мужчина, сладострастного вида, весь в кольцах, цепях и брелоках. Он
бросился к нам.
— Не правда ли, какая смешная встреча? Да еще не конец; я вам хочу рассказать о себе; мне надобно высказаться; я, может быть, умру, не увидевши в другой раз товарища-художника… Вы, может быть, будете смеяться, — нет, это я глупо сказала, — смеяться вы не будете. Вы слишком человек для этого, скорее вы сочтете меня за безумную. В самом деле, что за женщина, которая
бросается с своей откровенностью к человеку, которого не знает; да ведь я вас знаю, я видела вас
на сцене: вы — художник.
Они спустились в каюту, и там произошла трогательная
сцена. Когда командир «Забияки» узнал, что «Коршун» в тумане полным ходом шел к нему
на помощь, он с какой-то благодарной порывистостью
бросился целовать товарища и проговорил со слезами
на глазах...
— Да? Так какая же
сцена поразила меня в этом романе? Ах, да…Я плакала
на том месте, где русский маркиз Иван Ивановитш
бросается из ее окна в реку…реку…Волгу.
Никогда этот мистический ужас смерти не ложится прочным гнетом
на душу Толстого. Только
на мгновение смерть способна смять его душу тем же животным испугом, с каким лошадь шарахается от трупа. Вспомним для примера
сцену в «Детстве и отрочестве», где Николенька с воплем ужаса
бросается прочь от трупа матери.
В голове Палтусова разыгрывалась
сцена. Вот он привозит свои бумаги. Это будет сегодня вечером. Старик приготовит сумму… Она у него есть — он врет. Он увидит процентные бумаги вместо брильянтов, но можно ему что-нибудь наговорить. Не все ли ему равно? Он пойдет за деньгами…
Броситься на него… Раз, два!.. А собаки? А люди? Разве так покончил со стариком недавно в Петербурге саперный офицер? То было в квартире. Даже кухарку услал… Да и то поймали.
—
На реку? Но ведь там он может утонуть. — И вне себя от ужаса и отчаяния, я
бросаюсь стрелою со
сцены, одним духом пробегаю сад, вылетаю в поле и мчусь к реке. Там Матреша, весело переговариваясь с другими женщинами, полощет
на мостках детские рубашечки моего сына.
Толстых схватил стул и, подняв его,
бросился на дочь. Произошла бы безобразная
сцена, если бы подоспевший Гладких не схватил сзади его руку и не предупредил удара.
— Видите, что я, — отвечал с сердцем кабинет-секретарь,
бросился к дяде, вырвал фонарь из рук, дунул — в одно мгновение исчез алмазный феин дворец и стерлись все лица со
сцены. — Еще хотите ли слышать? Это я, дядюшка! Но зачем, — продолжал он ему
на ухо, — приходите вы, с вашим бестолковым подозрением, портить лучшее мое дело?
Два парня, стоявшие у барьера недалеко от Воронецкого, засмеялись. Парис и Елена вскочили
на ноги. Парис
бросился к Менелаю и стал убеждать его не кричать. А Менелай, задыхаясь, метался по
сцене, бессмысленными, страдающими глазами глядел
на уговаривавшего его Париса и продолжал кричать «караул!..» Такой игры Воронецкий никогда не видел в «Елене», и Менелай не был смешон…